top of page

Пресса

 "Мрамор" И. Бродский

Маленький зал Центра имени Владимира Высоцкого на Таганке не предполагает пышных постановок и помпезных декораций. Здесь укрывается театральный андеграунд, спектакли, интересные скорее критикам, нежели массовому зрителю. Строго очерченный квадрат сцены рассчитан на одного-двух актеров. Белые стены, железные перекрытия. Спрятаться негде ни актерам, ни зрителям. Здесь играется спектакль "Мрамор" по одноименному произведению Иосифа Бродского. "Камера Публия и Туллия: идеальное помещение на двоих: нечто среднее между однокомнатной квартирой и кабиной космического корабля. Декор: более Палладио, чем Пиранезе. Вид из окна должен передавать ощущение значительной высоты (скажем, проплывающие облака), поскольку тюрьма расположена в огромной стальной Башне, примерно в километр высотой. Окно – либо круглое, как иллюминатор, либо – с закругленными углами, как экран. В центре камеры – декорированная под дорическую колонна – или опора: внешняя сторона ствола, внутри которого – лифт. Ствол этот проходит через всю башню как некий стержень или ось. Все удобства – ванна, стол, умывальник, нужник, телефон, телеэкран, вмонтированный в стену, стеллажи с книгами. На стеллажах и в стенных нишах – бюсты классиков".
Сценограф Виктор Харитоненко почти точно воспроизвел задуманный Бродским антураж.

Замкнутое пространство, контакт с внешним миром исключен, остаются только воспоминания о прежней жизни и борьба со временем, которое замедлилось и не собирается бежать быстрее, чтобы облегчить страдания своим узникам. Преодолевать длинные дни меланхоличный Туллий предпочитает в компании римских классиков. Обложившись книгами, он читает Сестерция, Лукреция, Катулла. Кажется, что Туллий спокоен и умиротворен, ему не нужна свобода. Сосед по камере, юркий и изворотливый Публий, наоборот, мечтает о побеге, наблюдает сквозь круглые окошки за жизнью извне, всячески подкалывает виртуального надзирателя, Претора, который так и не появляется в спектакле, но надзирателя, Претора, который так и не появляется в спектакле, но мы знаем, что он за всем наблюдает. Развязка – неожиданная: из камеры сбегает тихий и смирный Туллий, но отнюдь не из-за любви к вольной жизни, а чтобы выиграть пару таблеток снотворного у Публия. Главные действующие лица в спектакле – не двоезаключенных, а пространство и время. Все реплики и коллизии пьесы направлены на преодоление этих категорий.
"Все дело в том, что дни идут. Чем бы ты ни занимался, ты стоишь на месте, а дни идут. Главное – это Время. Так учил нас Тиберий. Задача Рима – слиться со Временем. Вот в чем смысл жизни. Избавиться от сантиментов! От этих ля-ля о бабах, детишках, любви, ненависти. Избавиться от мыслей о свободе. Понял? И ты сольешься со Временем. Ибо ничего не остается, кроме Времени. И тогда можешь даже не шевелиться – ты идешь вместе с ним. Не отставая и не обгоняя. Ты – сам часы. А не тот, кто на них смотрит... Вот во что верим мы, римляне. Не зависеть от Времени – вот свобода".
Сергей Красноперец и Олег Охотниченко, задействованные в спектакле, своей игрой делают текст Бродского менее
тяжеловесным. Не пугайтесь имени нобелевского лауреата на афише и серьезности пьесы. Смело отправляйтесь в центр Высоцкого, чтобы посмотреть на игру актеров, один из которых, Сергей Красноперец, является и режиссером спектакля. "Мрамор" – это противостояние обычного человека, влюбленного в жизнь, и мрачного философа, которого уже ничем не удивить. Пьеса иронична, глубокомысленна и смешна

РИМСКИЕ КАНИКУЛЫ СТРОГОГО РЕЖИМА

В Таганском тупике идут интеллектуальные баталии: "Мрамор" Иосифа Бродского
Елена НОГОТКОВА для YTPO.ru - ежедневная e-газета

26 декабря 2001Выпуск 341 (663)
 

Время Публия и Миколы.

Русская и украинская пьесы на театральной олимпиаде.

 

Театральная олимпиада идет, не снижая темпа. Афиша текущего сезона Центра драматургии и режиссуры под руководством Алексея Казанцева и Михаила Рощина почти целиком включена в программу олимпиады. Последняя премьера центра - спектакль Сергея Красноперца "Мрамор" по пьесе Иосифа Бродского. До этого пьеса никогда не игралась в Москве. Драматургия - не самая сильная часть творчества Бродского. Но это касается текста, а перед нами - спектакль.В странной, почти мифической тюрьме с телефоном, утренним кофе, пирожным раз в 243 года, мраморными бюстами римских классиков и канарейкой в клетке (у птицы двойная тюрьма: клетка внутри камеры) -обитают двое: Публий, не находящий себе места от долгого воздержания,и Туллий, духом воспаряющий к горним вершинам. Вечное отталкивание и притяжение плоти и духа. Вульгарный публий в исполнении Олега Охотниченко вызывает симпатию своим жизнелюбием и страстностью (подробности похабны). Он в отчаянии от невозможности выбраться на свободу. Он мечется по сцене, словно тигр в клетке (ассоциация, явно учитываемая режиссером). Философствующий Туллий - его играет сам Сергей Красноперец - малоподвижен. Он сидит на стуле, в высокой спинке которого поблескивает металлическая проволока (может, так и выглядит электрический стул? - художник спектакля Виктор Харитоненко). Он стоически невозмутимо читает Горация, изредка отвечая своему соседу. Для Туллия, размышляющего о жизни напряженно и постоянно, главной становится проблема времени. Как принять его, как слиться с ним, где икогда человек свободен, где место времени...  На споре "здешнего", сиюминутного и "вышнего", вечного и строится спектакль. 

 

В студии на Поварской львовский "Театр у Кошику" ("театр в кошелке") представил "Украденное счастье" Ивана Франко. Многие поколения отечественных (больше - советских) мастеров театра воспринимали текст Франко как бытовую пьесу. В решении Ирины Волицкой она поразила своей поэтичностью (возможно, немалую роль в этом сыграл мелодичный, певучий украинский язык), скажем больше, мифологичностью. Ведь и первые опыты Франко в драматургии связаны с античными сюжетами, да и позже он много переводил греков. Холст, прибитый к полу, барабаны и узкий гуцульский топорик надлинной ручке. Барабаны будут отбивать ритм сердец, охваченных страстью. Украденное счастье оборачивается горем. Режиссер превращает пьесу в ритуальный хор-хоровод, когда трое становятся трагически неразделимым целым. Чистое украинское многоголосие, поддержанное сухим шелестом барабанов, подчеркивает национальный колорит драмы, повторяющейся из века в век повсюду.Ирина Волицкая выстраивает спектакль на контрасте действия и слова. Микола и Михайло перебрасываются незначащими репликами, а артисты Роман Биль и Владимир Губанов кружат как борцы в поединке, как соперники в танце. Анна (Лидия Данильчук) говорит о захватившей ее любви к другому, а муж нежными движениями перебирает пряди ее волос, заплетая их в косу. Микола ласкает Анну, касаясь топориком. Вего движениях ощутима та страсть, которая заставляет вздрагивать зал, но вместе с ней - и ужас возможного финала: металл скользит по коже безжалостно и равнодушно. Но режиссер уходит от мрачной безысходности. С гулким рокотом рассыпаются по деревянному полукрасные шары, артисты терпеливо дожидаются, когда докатится, догремит последний, и наступит тишина, в которую навсегда ушел Михайло. Микола заиграл на дудочке, а Анна спокойно и чуть отрешенно, с мудростью и силой, приходящими после страданий, заворачивает топорик в шинель убитого. Жизнь идет дальше, время, не останавливаясь, отбивает свой ритм.

Странным образом спектакли, разные и увиденные в случайной последовательности, без изначальной установки на сравнение, оказались объединены такой ускользающей категорией, как время. Время, которое лечит, время, которое учит, время, которое примиряет.

Татьяна Рыбакина.
 

bottom of page